Василий Богоявленский: «Реальные запасы шельфовых углеводородов не знает никто».

Андрей Ильяшенко, «Голос России», 20 мая 2013 г.

Сколько ещё ресурсов углеводородов на шельфе не открыто, насколько выше стоимость добычи полезных ископаемых на шельфе по сравнению с материковой зоной и почему добыча сланцевого газа может быть опаснее для экологии, чем добыча обычного, «Голосу России» рассказал член-корреспондент РАН Василий Богоявленский.

– Здравствуйте, уважаемые радиослушатели! Энергетические проблемы – это то, что зачастую явно или скрыто определяет мировую повестку дня. Мы хотели бы поговорить о сравнительно новых источниках энергоресурсов, прежде всего углеводородах, именно о тех, что расположены на морском дне. В этом нам поможет наш гость в студии – заместитель директора Института проблем нефти и газа, член-корреспондент Российской академии наук Василий Игоревич Богоявленский. Сначала хотелось бы узнать, каковы ресурсы, запасы углеводородов на шельфе в мировом масштабе в целом и в России в частности?

– Если говорить о ресурсах и запасах, то я в первую очередь должен пояснить слушателям, чем отличаются ресурсы от запасов. Ресурсы – это гипотетическая информация об углеводородах, их объёмах, это то, сколько, как мы предполагаем, содержится углеводородов в том или ином регионе или во всём мире. Запасы – это то, что уже обнаружено в результате сейсмических исследований и бурения и поставлено на баланс. В России на баланс ставится в Государственной комиссии по запасам (ГКЗ). Соответственно, запасы всегда намного меньше, чем ресурсы, чем то, что мы предполагаем.
Если говорить о нетрадиционных углеводородах, расположенных на шельфе, на акваториях, то это действительно так. В США к нетрадиционным относят шельфы и ресурсы, но только арктического региона. А вот, например, ресурсы и запасы Мексиканского залива у них считаются традиционными, и добыча там ведётся уже больше полувека.
Также можно говорить и о России, точнее, о Советском Союзе. Добыча морских углеводородов началась в 1920-х годах в акватории Азербайджана. Это так называемая бухта Биби-Эйбат, или, как её переименовали в первые годы советской власти, бухта Ильича. Ее в значительной степени засыпали в течение нескольких лет, и в насыпной части бурились скважины.
Это один из путей подхода к разработке шельфов месторождений. Необязательно засыпать всю бухту, можно делать искусственные острова, которые, в частности, очень активно применяются на северном склоне Аляски, США. Там построены несколько искусственных островов, с которых ведется морская нефте- и газодобыча.

– Но всё-таки какое место в общих запасах занимают шельфовые?

– Если говорить именно о ресурсах, то трудно оценить ресурсы морской части, поскольку наибольшая часть земного шара – это морские акватории, хотя значительная их часть, в частности океаническая, малоперспективна на нефть и газ. Но как шельфы, так и континентальный склон, и глубоководные зоны (в частности по последним данным Канадская котловина) являются очень перспективными на нефть и газ.
Я не очень люблю говорить о ресурсах, поскольку это гипотетические вещи. Например, если сравнивать оценку по российскому арктическому шельфу, то наши специалисты оценивают его примерно в 3 раза выше, чем американские специалисты. Почему такая разница? Разные школы, разные подходы к оценке и разные степени владения той или иной информацией.
Поэтому можно называть одновременно целый ряд цифр. Но, мне кажется, можно было бы отметить, что только арктический шельф всех пяти стран (я имею в виду Россию, Норвегию, Данию, Гренландию, Канаду и США) американской службой оценивается в 25–30 процентов от мировых неоткрытых ресурсов. То есть от четверти до одной трети ресурсов неоткрытых углеводородов сосредоточено в северной арктической зоне.

– Я подозреваю, что бурно проявляющийся интерес к Арктике со стороны многих государств во многом продиктован именно этим обстоятельством?

– Естественно. Арктическая зона хотя и очень богата, ещё недостаточно изучена. Вместе с тем уже сейчас только на российском шельфе Арктики запасы составляют больше 10 млрд т нефтяного эквивалента. Правда, в основном это газ, нефти меньше, но это очень большая величина. И это – именно запасы, это то, что уже стоит на балансе тех или иных компаний.

– Что касается наших дальневосточных запасов. Там, наверное, наиболее интенсивно ведутся уже не просто геологические работы, а добыча и экспорт газа и нефти?

– Да, Вы правы. На дальневосточном шельфе уже ведётся много проектов по добыче углеводородов. Это известные проекты «Сахалин-1» и «Сахалин-2», где сосредоточились международные альянсы и такие крупные игроки мирового рынка, как ExxonMobil, Shell, японские компании, индийская компания и, конечно, российские гиганты «Газпром» и «Роснефть». Добыча ведётся достаточно активно: по нефтяной части она уже стремится к 15 млн т, по газовой части – это порядка 27–28 млрд кубометров, причём часть этого газа сжижается и вывозится на экспорт в сжиженном виде. Но это непосредственно сахалинская часть, точнее, шельф северо-западного Сахалина.

В других зонах пока месторождения не разрабатываются, хотя в центральной части шельфа Сахалина в этом году должна начаться компанией «Газпром» разработка Киринского газоконденсатного месторождения. В Беринговом море открытий пока нет. В Чукотском, Восточно-Сибирском, море Лаптевых тоже открытий нет. В последних трёх арктических морях вообще не пробурено ни одной поисковой скважины, поэтому говорить о запасах преждевременно.

– Какое место занимает регион Каспийского моря в нефтедобыче, в том числе шельфовой? Говорят, что это, по сути, второй Персидский залив.

– Действительно, такой термин циркулирует. Я уже говорил, что российская, советская добыча углеводородов на шельфе стартовала именно с Каспийского региона, из азербайджанской части, когда Азербайджан входил в состав СССР. Этот регион является старейшей нефтегазоносной провинцией России.

Здесь добыча началась ещё в позапрошлом веке. Во времена до Советского Союза здесь работали крупнейшие компании, в том числе Nobel, Shell и ряд других. С образованием Советского Союза деятельность зарубежных компаний приостановилась. Сейчас опять достаточно активно здесь, на территории всех стран, за исключением Ирана, работают иностранные компании.

В Иране разведка ведется «Национальной иранской нефтяной компанией». Открыто одно, но очень крупное месторождение. Кстати, его оценки по газу составляют порядка полутора триллионов кубометров газа. Это уникальное месторождение, не меньше, чем Шах-Дениз в Азербайджане. Для сравнения: это примерно одна треть нашего Штокмановского месторождения. Это выдающееся открытие.
Открытие этого месторождения произошло полтора года назад. Оно перевернуло все представления и все оценки углеводородных ресурсов Каспийского моря, поскольку иранский сектор оценивался непосредственно в полтора миллиарда тонн нефтяного эквивалента. И вдруг первая же скважина, первое открытие, первое месторождение показывает, что одно месторождение сразу же покрыло все предварительные оценки. Мы не сомневаемся, что будут ещё открыты, возможно, даже десятки месторождений в иранском секторе.

Наши оценки весьма условны, они базируются на том уровне знаний, которыми мы обладаем на тот или иной этап. В Азербайджане, Казахстане, Туркменистане очень активно работают иностранные и российские компании. Среди российских компаний самая активная в Каспийском регионе – это компания «ЛУКОЙЛ». Она работает и в Казахстане, и в России, и в Азербайджане.

– Что касается Чёрного моря, писали о том, что российские и зарубежные компании также проявляют большой интерес к развитию шельфовой добычи на Чёрном море.

– Да, это действительно так. Уже достаточно давно ведется морская нефте- и газодобыча на шельфе Украины, на шельфе Румынии. Ведутся поиски в других секторах, в том числе и в российском.

В российском секторе пока пробурена всего лишь одна скважина, так называемая Рифовая, которая показала лишь только следы углеводородов. Но открытий ещё пока нет. Наиболее активным игроком на российском рынке является компания «Роснефть», которой принадлежат практически все лицензионные участки на акватории Чёрного моря.

Часто одновременно говорят ещё и об Азовском море, поскольку оно непосредственно примыкает к Чёрному. В Азовском море есть открытия как нефти, так и газа в российской и в украинской частях. Но это пока небольшие открытые месторождения. Я не думаю, что в ближайшие годы здесь будут открыты уникальные гигантские месторождения, пока мы таких объектов не видим.

– Теперь хотелось бы перевести внимание в сферу экономики. Насколько я понимаю, смысл добычи нефти и газа на шельфе связан с исчерпанием запасов в материковой части. Но стоимость добычи на море, видимо, значительно выше, нежели на суше. Как определяется целесообразность добычи нефти и газа на шельфе?

– Очень хороший вопрос. Мировой океан очень большой. Если делать оценки по стоимости добычи нефти или газа для той или иной акватории, они будут отличаться в разы, а, может быть, и в десятки раз. Поэтому, если говорить о стоимости, дороже или дешевле, чем добыча на суше, нужно конкретно и чётко говорить, о какой территории, о каком участке идёт речь.

Я верю, что на отдельных акваториях добыча может быть дешевле, чем на суше – опять-таки, с какой сушей мы сравниваем – с прилегающей или с нашей арктической сушей, допустим, Ямал, Гыдан и другие северные территории. Вы понимаете, что в арктической зоне любая добыча, как на суше, так и на море, дорогая, и наиболее рентабельными являются, конечно, крупные месторождения. Поэтому Россия долгие годы разрабатывала в первую очередь именно большие месторождения Ямало-Ненецкого автономного округа. Это три уникальных месторождения: Ямбургское, Уренгойское и Медвежье.

Можно сказать, что с них начиналась наша крупная российская газодобыча. В течение нескольких лет эти три месторождения обеспечивали до 90% добычи газа всей России, порядка 80–85% добычи Советского Союза. Но в 1990-х годах добыча на этих месторождениях начала падать и падает достаточно активно. Это падение компенсируется вводом новых месторождений, в частности крупного Заполярного месторождения.

В прошлом году началась разработка уникального месторождения, первого и самого крупного на полуострове Ямал, – Бованенковского. Его запасы газа составляют около 4,9 трлн кубометров. Это даже больше, чем Штокмановское месторождение. Если говорить о стоимости разработки, например, Бованенковского и Штокмановского месторождений, то Бованенковское будет несравнимо дешевле.

– Я напомню, Штокмановское месторождение находится на шельфе.

– Да. Штокмановское месторождение расположено, если так примерно говорить, в центральной части Баренцева моря, на удалении от побережья около 600 км. Строить трубопровод длиной в 600 км по акватории, ещё недостаточно изученной, достаточно сложно и стоит больших денег. При этом существуют значительные экологические риски.

– В связи с этим возникает вопрос о том, что экологические риски увеличивают стоимость нефти и газа, которые добываются на море.

– Это, без сомнения, сказывается на стоимости. Я поясню. В 2010 году произошла, может быть, самая крупная авария, катастрофа на шельфе. Это месторождение Макондо в Мексиканском заливе. Операторские функции выполняла компания BP. Насколько я знаю, сейчас штрафы уже превысили 40 млрд долларов. Это колоссальная сумма, которая сопоставима со стоимостью крупных нефтяных компаний. ВР – это супергигант, поэтому она выдержала такую финансовую нагрузку, хотя и с существенными потерями.

Если говорить об арктической зоне, то здесь была крупная авария с танкером Exxon Valdez. Соответственно, пострадала компания Exxon, она выплатила тоже многие миллиарды долларов. Правда, это была не Арктика, а южный шельф Аляски. Условия гораздо более благоприятные для работы и функционирования инфраструктуры, чем непосредственно арктическая зона.

Это очень большое предостережение для всех нас. Если в более благоприятных регионах, таких, как Мексиканский залив, южный шельф Аляски, Австралия, происходят колоссальные катастрофы, мы должны понимать, что такие же катастрофы могут быть и в Арктике. Вряд ли можно сделать всё, чтобы они никогда не произошли. Всё-таки будут и аварии, возможно, и катастрофы.

Задача всего человеческого сообщества Exxon Valdez действовать сообща и заранее готовиться к таким возможным нежелательным последствиям, готовиться к ликвидации возможных нефтяных разливов. Хотя, если говорить об арктической зоне, где большую часть года акватория покрыта льдом, пока высокоэффективных технологий по ликвидации нефтяных разливов не существует ни в России, ни в других странах мира.

– Последний вопрос, связанный с альтернативными источниками углеводородов, я имею в виду сланцевую нефть и прежде всего сланцевый газ, о котором сейчас много говорят. Действительно ли сланцевый газ может составить конкуренцию газу, добываемому традиционным путём? Не отменит ли сланцевая революция работы на шельфе по разведке и добыче газа?

– Непростой вопрос. Наш уровень знаний о возможных последствиях разработки сланцевых месторождений, как нефти, так и газа, ещё очень ограничен. Опыт разработки таких месторождений в больших масштабах существует всего несколько лет в Соединённых Штатах.

Напомню, в советское время в России велась добыча сланцевого газа в объёмах до 3 млрд кубометров. Но когда появились уникальные открытия в Западной Сибири, В СССР было принято решение, что стоимость сланцевого газа гораздо выше, и эти работы были практически приостановлены. Так что некоторый опыт у нас в этом направлении есть.

Сейчас ведётся очень активная добыча как газа, так и сланцевой нефти в Соединённых Штатах. По нашим оценкам, в прошлом году добыто где-то 230 млрд кубометров сланцевого газа. Но при этом в ряде провинций США были очень нежелательные эксцессы. В частности, через системы микротрещин, которые генерируются при добыче такого газа, газ проникает в другие пласты, в том числе и в водоносные. При обеспечении такой водой отдельных населённых пунктов были встречены как химикаты, так и газ, растворённый в воде, – вплоть до того, что даже при открытии крана на кухне оттуда шёл газ, который можно было поджигать. Никому такое, конечно, не нужно.

Поэтому идёт протестная волна. Насколько сильным будет вред, насколько вред от добычи сланцевого газа и нефти пересилит ту эффективность или, так скажем, доход от добываемых углеводородов, это ещё вопрос. Многие страны пока ещё не приступили к разработке своих сланцев. Они анализируют, насколько серьёзным будет вред. Особенно опасно, если сланцы расположены вблизи поверхности земли. Если они на глубине полтора-два километра, это несколько уменьшает опасность.

/«Голос России», http://rus.ruvr.ru/2013_05_20/Vasilij-Bogojavlenskij-Realnie-zapasi-shelfovih-uglevodorodov-ne-znaet-nikto//